Страница 24 из 48
- Можете писать любую пакость, - сказал он. - В реке я видел вещи
нестрашнее, чем грязное вранье ваших газет. И я вас, ребята, не виню...
то есть не очень виню. Что же вам остается делать? Жить-то надо. На све-
те очень много женщин, которые, как вы, продаются ради куска хлеба, по-
тому что ничего другого не умеют. Кто-нибудь должен делать черную рабо-
ту. Вам за это платят, а искать работу почище - на это у вас пороху не
хватает.
Социалистическая пресса с радостью подхватила эти слова и распростра-
нила их по городу, выпустив десятки тысяч листовок. А журналисты, заде-
тые за живое, ответили единственным доступным им способом - не жалея ти-
пографской краски, разразились площадной бранью. Травля стала еще ожес-
точенней. Газеты, обливая Харниша помоями, уже не брезгали ничем. Несча-
стную женщину, покончившую с собой, вытащили из могилы, и тысячи стоп
газетной бумаги изводилось на то, чтобы выставить ее напоказ в качестве
мученицы и невинной жертвы зверской свирепости Харниша. Появились солид-
ные, оснащенные статистическими данными статьи, в которых доказывалось,
что начало своему богатству он положил ограблением бедных старателей,
отнимая у них золотоносные участки, а последним камнем, завершающим зда-
ние, явился вероломный обман Гугенхаммеров в сделке с Офиром. В передо-
вицах его клеймили как врага общества, обладающего культурой и манерами
троглодита, как виновника финансовых неурядиц, подрывающих промышленное
и коммерческое процветание города, как сугубо опасного анархиста; а в
одной передовой статье совершенно серьезно говорилось о том, что висели-
ца была бы полезным уроком для Харниша и ему подобных, и в заключение
высказывалось горячее пожелание, чтобы его огромный автомобиль разбился
вдребезги вместе со своим хозяином.
Но Харниш, словно могучий медведь, подобравшийся к пчелиному улью, не
обращая внимания на укусы, упорно лез за медом. Он стискивал зубы и
ожесточенно отбивал нападения. Сначала он сражался только против двух
пароходных компаний, но мало-помалу оказался в состоянии войны с целым
городом, потом с целым штатом и наконец с побережьем целого континента.
Ну что ж, желаете драться - пожалуйста! Ведь он покинул Клондайк именно
ради того, чтобы принять участие в такой азартной игре, какой не знали
на Юконе. Был у него и союзник - ирландец Ларри Хиган, молодой адвокат,
который еще не успел создать себе имя и чье своеобразное дарование никто
не сумел оценить, пока Харниш не стал пользоваться его услугами, положив
ему очень высокое жалованье и сверх того награждая поистине княжескими
подарками. Хиган, унаследовав пылкое воображение и смелость своих
кельтских предков, иногда заходил так далеко, что более рассудительному
Харнишу приходилось обуздывать его. Этому Наполеону юриспруденции не
хватало чувства меры, и тут-то очень пригодился трезвый ум Харниша.
Действуя в одиночку, ирландец был обречен на провал, но направляемый
Харнишем, он на всех парах шел к богатству и славе. А совесть - и личная
и гражданская - обременяла его не более, чем самого Наполеона.
Именно Хиган вел Харниша по лабиринту современной политической игры,
рабочего движения, торгового и промышленного законодательства. Именно
Хиган, неистощимый прожектер и выдумщик, открыл Харнишу глаза на баснос-
ловные возможности, которые могут быть использованы в войнах двадцатого
века; а Харниш, со своей стороны, взвешивая, принимая или отвергая сове-
ты Хигана, разрабатывал планы кампаний и давал бой. Побережье Тихого
океана от Пыоджет-Саунда до Панамы бурлило и кипело, весь Сан-Франциско
жаждал его крови, - казалось, у могущественных пароходных компаний все
шансы на победу. Никто не сомневался, что рано или поздно Время-не-ждет
будет поставлен на колени. И тут он обрушил удар на пароходства, на
Сан-Франциско, на все Тихоокеанское побережье.
Началось с малого. В Сан-Франциско открылся съезд общества "Христи-
анский опыт"; в пакгаузе члены девятьсот двадцать седьмого отделения Со-
юза рабочих городского транспорта отказались грузить небольшую партию
багажа, принадлежавшего делегатам съезда. Кое-кому проломили череп, че-
ловек двадцать арестовали, и багаж был доставлен по назначению. Никому и
в голову не пришло, что тут действовала ловкая рука Хигана, подкреплен-
ная клондайкским золотом Элама Харниша. Дело выеденного яйца не стойло -
так, по крайней мере, казалось. Но в защиту транспортников выступил союз
возчиков, а их поддержала вся федерация портовых рабочих. Шаг за шагом
ширилась забастовка. Повара и официанты отказались обслуживать возчи-
ков-штрейкбрехеров и хозяев извозных предприятии. Служащие боен и мясни-
ки отказались работать на рестораны, владельцы которых были против заба-
стовщиков. Ассоциации предпринимателей объединили свои силы, но им про-
тивостоял единый фронт сорока тысяч организованных рабочих Сан-Францис-
ко. Бастовали пекарни ресторанов и возчики, доставляющие хлеб, бастовали
молочники и возчики, доставляющие молоко, бастовали рабочие птицеводчес-
ких ферм. Союз строителей безоговорочно поддержал бастующих. В Сан-Фран-
циско царил хаос.
Но пока еще - только в Сан-Франциско. Хиган в совершенстве владел ис-
кусством интриги, и кампания, начатая Харнишем, развивалась постепенно.
Могущественный Союз моряков Тихоокеанского побережья предложил своим
членам покидать суда, на погрузке которых работали штрейкбрехеры. Когда
требования, предъявленные союзом, были отклонены, началась всеобщая за-
бастовка моряков. Именно этого Харниш и добивался. Как только судно ка-
ботажного плавания бросало якорь, на борт поднимались представители сою-
за и отсылали экипаж на берег. Судно покидали не только матросы, но и
кочегары, механики, коки и стюарды. С каждым днем увеличивалось число
бездействующих судов. Набрать команды из штрейкбрехеров не удавалось:
члены союза были люди закаленные, прошедшие суровую школу морской жизни,
и когда они объявляли стачку - горе штрейкбрехерам, которые вздумали бы
сорвать ее! Забастовка перекинулась и в другие тихоокеанские порты и
вскоре охватила все побережье. Морской транспорт остановился. Шли дни,
недели - забастовка продолжалась. Компания берегового пароходства и Га-
вайско-Никарагуанско-Тихоокеанско-Мексиканская компания были прижаты к
стене. Борьба с забастовкой требовала колоссальных издержек, а приток
прибылей прекратился; положение с каждым днем ухудшалось, пока хозяева в
один голос не возопили: "Мир любой ценой!" Но мир наступил только после
того, как Харниш и его помощники, разыграв все свои карты и забрав кон,
позволили обитателям изрядной части континента вернуться к своим обычным
занятиям.
Было замечено, что в ближайшие годы кое-кто из рабочих лидеров выст-
роил себе особнячки и доходные дома или ездил за океан навестить старую
родину, а непосредственно после забастовки на политической арене появи-
лись новые "темные лошадки", к которым перешло городское самоуправление
и казна города. Жители Сан-Франциско даже и не подозревали, в какой ог-
ромной мере война Харниша с пароходствами содействовала засилью полити-
канов в их городе. Но слухи о его деятельности - наполовину сплетни, на-
половину догадки - быстро просочились, возбудив против него всеобщую не-
нависть и злобу. Кстати сказать, он и сам не предвидел, что его набеги
на конкурентов возымеют такие последствия.
Но он добился своей цели. Игра велась азартно, и выигрыш достался
ему: он растоптал пароходные компании и вполне легальными приемами бес-
пощадно обчистил держателей акций. Разумеется, помощники Харниша не
удовлетворились крупными суммами, которые он выплатил им: они сами поза-
ботились о том, чтобы закрепить за собой преимущества, которые впос-
ледствии дали им возможность грабить городскую казну. Что делать! Когда
знаешься с разбойниками - без разбоя не обойтись. Но совесть его была
спокойна. Он вспомнил слова, когда-то слышанные им из уст старикапропо-
ведника: взявший меч от меча погибнет. Ну что ж, пришлось пойти на риск
- и он уцелел. И не только уцелел, но и победил. Это игра, соперничество
между сильными противниками. А простаки не в счет. Они всегда остаются в
накладе. И всегда так было - как ни мало Харниш знал историю, этот вывод
казался ему бесспорным. Сан-Франциско хотел войны - ну, он и получил
войну. На то игра. Все крупные дельцы так и поступают, да и похуже вещи
делают.
- Не говорите мне про совесть и гражданский долг, - сказал он в ответ
на настойчивые вопросы одного репортера. - Если вы завтра уйдете из сво-
ей газеты и начнете работать в другой, вы будете писать то, что вам ве-
лят. Сейчас вы распинаетесь насчет совести и гражданского долга; а на
новом месте вы будете восхвалять жульническую железнодорожную компанию
и, вероятно, тоже взывать к совести и гражданскому долгу, вам - тридцать
долларов в неделю. За эту сумму можно купить. Но газета ваша стоит подо-
роже. Если отвалить, сколько она запросит, завтра же она переметнется и
взамен одной подлости будет проповедовать другую. Но она никогда не пе-
рестанет взывать к чести и гражданскому долгу.
И все оттого, что каждую минуту родятся дураки. Их будут надувать,
пока они терпят. А уж пайщики и пионеры лучше помолчали бы! Теперь они
хнычут, понесли убытки. А я что-то не слышал, чтобы они жали, когда сами
берут кого-нибудь за горло. На этот им пришлось раскошелиться, вот и
все. Нашли тоже чек! Да они, милый мой, корку хлеба у голодного эадут,
золотые пломбы у покойника изо рта вытащат, если покойник заартачится,
подымут визг, точно их режут. Все они хороши - и крупные воротилы и мел-
кота. Да вот взять хотя бы Сахарный трест: миллионное дело, а ворует во-
ду у Нью-Йорка, будто мелкий жулик, обвешивает казну на своих фальшивых
весах. А вы толкуете про совесть и гражданский долг. Бросьте, дорогой
мой!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Приобщение к цивилизации не пошло Харнишу на пользу. Правда, он стал
приличнее одеваться, немного пообтесался, речь его стала правильнее. Он
до тонкости постиг самую суть биржевой игры, и никто не умел с большим
хладнокровием топтать ногами своих ближних. Кроме того, он привык к жиз-
ненным удобствам, а в жестокой и сложной борьбе с равными ему по силе
противниками он отточил свой ум до остроты бритвы. Но зато в нем появи-
лась несвойственная ему ранее черствость, от былой отзывчивости не оста-
лось и следа. О духовных благах цивилизации он не знал ничего и даже не
подозревал об их существовании. Он превратился в озлобленного, бессер-
дечного циника. Могущество и власть оказали на него свое обычное
действие. Крупных эксплуататоров он остерегался, эксплуатируемых проста-
ков презирал и верил только в самого себя. Это привело к непомерному,
противоестественному преклонению перед своим "я": окружающие не вызывали
в нем никаких теплых чувств, более того - он их и за людей не считал;
ему оставалось одно - воздвигнуть алтарь своей личности и возносить к
ней молитвы.
Харниш изменился не только душой, но и телом; это был уже не тот ат-
лет со стальными мускулами, каким он пришел сюда с Крайнего Севера. Он
слишком мало двигался, слишком много ел, а главное - слишком пристрас-
тился к спиртному. Мышцы потеряли упругость, и его портной уже не раз
деликатно намекал ему на увеличивающийся объем талии. И в самом деле,
Харниш успел отрастить себе изрядное брюшко. Городская жизнь не пощадила
и его лица - сухие, резкие черты расплылись, чуть впалые щеки округли-
лись, под глазами наметились мешки; шея потолстела, и уже ясно обознача-
лись первые складки будущего двойного подбородка. Исчез прежний аскети-
ческий облик, приобретенный в изнурительном труде и нечеловеческих лише-
ниях; он погрубел, обрюзг. Все в нем выдавало человека невоздержанной
жизни, себялюбивого и черствого.
И люди, с которыми он теперь общался, были уже сортом пониже. Игру он
вел в одиночку, партнеров своих презирал почти поголовно, либо не пони-
мая их, либо не питая к ним симпатии и, уж конечно, нисколько не завися
от них; поэтому он не искал общества людей, с которыми мог бы встре-
чаться хотя бы в клубе АлтаПасифик. К тому же в разгар войны с пароход-
ными компаниями, когда дерзновенные набеги Харниша причиняли неисчисли-
мый ущерб всем дельцам, ему было предложено выйти из членов клуба. Хар-
ниша это нисколько не огорчило, даже наоборот, и он с охотой перекочевал
в клуб Риверсайд, учрежденный политическими боссами Сан-Франциско и фак-
тически принадлежащий им. Он признавался себе, что эти люди ему больше
по душе: они проще, бесхитростнее и по крайней мере не важничают. Это
откровенные разбойники, они, не таясь, хватают что можно; правда, они
неотесанные, у них нет внешнего лоска, зато они не лгут, прикрываясь
маской елейной учтивости. К примеру, старшины клуба Алта-Пасифик просили
не разглашать исключение его из числа членов, а сами тотчас же уведомили
газеты. Те, разумеется, на все лады раздували эту сенсацию, но Харниш
только посмеивался про себя, однако затаил злобу на кое-кого из членов
клуба, и им предстояло в далеком будущем испытать на своей шкуре, что
значит попасть в грозные лапы клондайкского миллионера.
Ураганный огонь, который газеты дружно вели по Харнишу, длился нес-
колько месяцев и живого места на нем не оставил. Послушать репортеров,
так вся его его прошлая жизнь была сплошной цепью злодейств и посмертных
грехов. Это превращение у всех на глазах в чудовище беззакония и зла ли-
шало Харниша всякой возможности сблизиться с Дид Мэсон, если бы даже он
еще лелеял такую надежду; он был убежден, что она и глядеть на него не
захочет, и повысив ей оклад до семидесяти пяти долларов в месяц, он пос-
тарался как можно скорее забыть ее. О прибавке жалованья он сообщил ей