Страница 1 из 14
Аскольд Якубовский.
Аргус-12
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. КРАСНЫЙ ЯЩИК
Шел дождь. Капли его в слепящей голубизне прожекторов казались летящими
вверх.
Будто густые рои варавусов.
А их-то на площадке и не было. Ослепительный свет отбросил ночную жизнь
Люцифера в темноту, что так густо легла вокруг. Дождь лил... Вода текла на
бетон, был слышен ее громкий плеск.
Я наблюдал, как грузят шлюпку.
Первым принесли Красный Ящик.
Я произнес формулу отречения, снял Знак и положил его в Ящик -- тот
мгновенно захлопнулся. И тотчас же около него стали два человека. Подошел
коммодор, приложил руку к шлему, а те двое нагнулись, взяли Ящик и понесли
по трапу.
Вдоль их пути стал, вытянувшись, экипаж ракетной шлюпки.
Я отошел.
Вода стекала с шлема коммодора, бежала по его лицу. Вода блестела на
костюмах экипажа, на их руках, лицах.
Голубой блеск воды, сияние, брызги, искры...
Прожекторы лили свет, и людей на площадке было много. Но никто не
смотрел на меня, хотя всего несколько минут назад я был Звездным Аргусом,
Судьей и имел власть приказывать Тиму, этим людям, коммодору "Персея". Всем!
Еще несколько минут назад я был частью Закона Космоса, его руками,
глазами, оружием. И вот пустота, ненужность. И показалось -- был сон. Сейчас
Тим подойдет, хлопнет меня по плечу. Я проснусь и увижу солнце в решетке
жалюзи, и Квик подойдет ко мне и станет лизаться. Но это был не сон. Люди
еще не смели глядеть мне в глаза. Я еще был стоглазым, недремлющим Аргусом
-- в их памяти. Все ушло...
Жизнь моя -- прошлая -- где она?.. Где ласковая Квик?.. Где мудрый
Гленн? Где я сам, но только бывший?..
Они ушли -- Гленн, Квик, я, -- ушли и не вернутся.
Ничто не возвращается.
...Ящик унесли. На это смотрел Тим, глядели колонисты. Большие глаза
Штарка тоже следили за Ящиком. И хотя я не видел его рук, спрятанных за
спину, я знал -- на них наложена цепь. Мной.
Ящик унесли. Коммодор обернулся и с сердитым лицом отдал мне честь.
Махнул рукой. И тотчас другие двое увели Штарка. И уже сами вошли
переселенцы.
Они поднимались по скрипящему трапу, понурые и мокрые от дождя. Входили
молча. На время установилась тишина. Стих водяной плеск. Я услыхал далекий
вой загравов и тяжелые шаги моута (он топтался вокруг площадки, и время от
времени скрипело дерево, о которое чесался моут). Снова вой, снова тяжелые
шаги. И чернота ночи, хищной и страшной ночи Люцифера. От нее отгораживали
нас только столбы голубого света. Но сейчас ракета взлетит, огни погаснут, и
будет ночь, страх, одиночество. Будет Тим и его собаки.
Погрузили ящики с коллекциями Тима -- все сто двадцать три. Подняли
трап. Старт-площадка опустела.
С грохотом прихлопнулся люк. Налившаяся на него вода плеснулась на мои
ноги. Сейчас они улетят, Аргусы улетят в Космос. А я остаюсь один, сколько
бы Тимов и собак вокруг меня ни было. Улетают -- а я остаюсь, брошенный,
несчастный, одинокий Аргус. Это обожгло меня. Я рванулся к люку.
Я подбежал и, не достав, ударил кулаком по маслянисто-черному костылю,
на который опиралась шлюпка. Ударил и опомнился от боли, вытер испачканный
кулак о штаны. И отступил назад. Тут-то меня и схватил Тим. Он держал меня
за руку и тянул к краю площадки.
Я пошел.
За нами двинулись собаки.
Мы сошли вниз с площадки -- теперь на ней стояла только ракета. На носу
ее, метрах в двадцати пяти или тридцати над землей, горела старт-лампа.
Красные отблески ее стекали с ракеты в водяных струях. Завыли стартеры. Их
вой был пронзителен и тосклив. Стотонная ракетная лодка выла и стонала,
стонала, стонала. Такого переизбытка тоски я даже не смог бы вместить в
себя.
Ракета стояла среди голубых столбов света, стонала и выла. Казалось,
она звала кого-то, звала подругу, чтобы только не быть одной. Люцифер стих
перед этим железным воем. Никто здесь не мог тосковать и кричать так
страшно. И я впервые думал о металле с состраданием, как о живом.
Боль и усталость металла... Я понял их. Я вспоминал железные скрипы
перегруженных ракет, плач металла под прессом, стоны конструкций. Разве боль
не может обжигать молекулы самого прочного металла? "А ну, кончай жалобы,
ударь кулаком!.. Грохни!" -- приказывал я ракете. Включили двигатели.
Люцифер затрясся под нашими ногами от их работы.
Собаки прижались к нам.
Шлюпка выпустила раскаленные газы. На их белом и широком столбе она
приподнялась и неохотно, туго вошла в воздух. Замерла, повиснув, словно
раздумывая, лететь или остаться. И вдруг рванулась и унеслась. А мы остались
внизу, опаленные сухим жаром.
Мох, сумевший вырасти среди плит старт-площадки, горел. Грохот шлюпки
умирал в небе. Теперь ей надо идти на орбиту, к шлюзам "Персея": там будет
их встреча, там кончится ее одиночество. А мое?
Я долго ничего не слышал, кроме застрявшего в ушах грохота шлюпки.
Наконец стали пробиваться обычные звуки: рев моута, лязг панцирей собак,
пробные крики ночников.
Испустив крик, они притаивались, проверяли, нет ли опасности. Я услышал
дождь, вдруг припустивший. Прожекторы гасли один за другим. И ударил хор
ночников.
Они пели, свистели, орали, били себя в щеки -- словно в барабаны.
Они квакали, трубили в трубы, визжали, гремели в железные листы.
Звуки нарастали, становились нестерпимыми для слуха ультразвуками. Я
зажал уши. Собаки зарычали. Тим выругался и выстрелил вверх. От вспышки и
грохота выстрела ночники притихли.
-- У меня что-то с нервами, -- сказал мне Тим и лязгнул затвором ружья.
-- Пойдем домой, -- предложил я. -- Я тоже устал.
-- Еще бы не устать, -- сказал Тим. -- Ого! Теперь с месяц ты будешь
как вареный. Ног не потянешь. Еще бы, могу себе представить. Конечно,
устал... Здравствуй, красавец!
Он включил наствольный фонарь. Свет его уперся в морду моута.
Тот стоял, положив ее на тропу и раскрыв пасть, широкую, как ворота.
Его глаза были склеротически красные, подглазья обвисли большими мешками и
подергивались, слизистая рта белесая и складчатая. По коже его ползали белые
ночники. Тогда я включил свет вдоль дороги от старт-площадки к дому.
Посаженные тесно, как грибы, вспыхнули лампы. Ярко. Моут шарахнулся. В
темноте затрещало сломленное им дерево и стало медленно падать. Вот
ударилось, захрустело ветками, легло... Теперь мы могли безопасно идти --
световым коридором.
-- А ты прав, -- сказал мне Тим. -- Со светом оно спокойнее.
И мы пошли. Собаки загромыхали в своих скелетного типа панцирях. Псы
были чертовски сильны мускулами этих аппаратов. Пока шли, стих дождь и небо
прояснилось. В разрывах туч выступали звезды. Где-то среди их мерцания был
"Персей". Шлюпка, наверное, уже в шлюзах звездолета. Должно быть, сначала из
нее вышел угрюмый коммодор, затем вынесли Красный Ящик и вывели Штарка.
А за ним шли неудачливые колонисты -- с чемоданами и свертками в руках.
Их скоро высадят на материнской планете и будут презирать до конца их
серой, ненужной жизни. А Люцифер станет ждать следующих колонистов еще
несколько месяцев, лет или несколько десятков лет.
Тим и собаки ушли в дом. Я остался во дворе.
Я стоял и искал "Персея". Еще час назад, Аргусом, я свободно видел его.
И вот теперь не могу. А с колонией покончено, это ясно. Мало людей в здешнем
секторе. Но где же звездолет? Где? И тут я увидел его. Небо -- ударом --
заполнила световая вспышка. Звезды исчезли -- в небе загорелось новое
солнце. На Люцифер легли глубокие дрожащие тени. Двигатели "Персея"
работали.
Тени сдвинулись, и я понял -- звездолет летит, несет в другой сектор
переселенцев и Штарка. Видя движение этого солнца, я гордился. Мы, люди,
удивляли себя своей мощью. Мы смогли сработать "Персей" и создать Закон
Космоса. Кто нам мог препятствовать? Только мы сами. За "Персеем" расходился
светящийся конус. Пять дней моей жизни уносится со звездолетом -- меньше
недели назад Красный Ящик прибыл сюда на ракете "Фрам".
Да, это было всего шесть дней назад.
...Капитан Шустов с двумя людьми вынес из ракетной шлюпки и поставил
ящик с регалиями и оружием Аргуса на площадку. И встал рядом, широко
расставив ноги, держа руку у шлема. Его люди положили руки на кобуры
пистолетов. С угрюмым любопытством они смотрели на нас. Мы с Тимом встречали
их. Пахло гарью. На боках шлюпки были вмятины, люди усталы. Я глядел на них,
работяг Космоса, глядел на Красный Ящик. И ощущал невольную дрожь...
Это был восторг первой встречи, свидания, не знаю чего еще.
¶2§
Тим -- сумасшедший работник. Ночь, а он сидел за столом и работал. Он
писал -- как всегда. Очки он где-то забыл и писал, водя носом по бумаге,
обметая ее бородой.
Писал жирным карандашом, крупными буквами, чтобы видеть их свободно.
Потом он станет читать свои заметки, дополняя их по ходу чтения
подробностями и соображениями. Я принял душ, переоделся, прилег. Тут же
поднялся. Я ходил и пытался освоиться с положением. Я хотел вернуться в
прежнюю свою жизнь и не мог. Словно бы утерял ключ и стоял, уткнув нос в
белую дверь, крепко запертую.
Дверь твердая и холодная...
Кто поможет мне?..
Тим?.. Ники?..
Ники стоял рядом -- многолапый робот, мой покровитель, почти друг, и
моргал огнями индикаторов, улавливая мою смуту.
-- Хочу стать прежним, стать прежним, -- твердил я.
Но где-то глубоко в себе я все еще был Аргусом и Судьей. Я преследовал
Зло и размышлял о нем, холодея от негодования.
-- Хочешь есть? -- спросил Тим и ответил: -- Конечно!.. Покормлю-ка я
вас каким-нибудь кулинарным ископаемым.
Он поднялся, стал готовить еду (и диктовать машине). Он ходил между
столами и плитой и диктовал. В то же время готовил ужин: налил воды, чайник
поставил на огонь; вынул из холодильника два куска мяса и бросил их на
сковородку. Но теперь эта готовка на ощупь не смешила меня, как раньше. Я
тоже ходил мимо полок со строем банок. В них -- образцы. Я помогал собирать
их, рискуя собой. Но какая это, по сути, мелочь.
Тим диктовал:
-- "...Отмечается появление биомассы типа С No13 (неоформленной,
подвижной). Изменения в ней вызваны, по-видимому, передачей генетической
информации от уже оформленных объектов. Отмечаю также бурное образование
химер. Интенсивность биожизни этой планеты не сбалансирована, и биомасса
производится в чрезмерном изобилии. Я мог бы сказать при наличии демиурга
(он усмехнулся и подмигнул бумаге), что данное божество впало в творческое
неистовство". Какой бы ты хотел соус?
-- Все равно.
-- "...Мы можем оказывать на биомассу типа No13 направленное
воздействие, -- диктовал он. -- Применяя гамма-излучение и препараты
Д-класса, вызвать нужный нам эволюционный параллакс планеты. Но лучше
использовать Люцифер как склад генетических резервов. Также намечается
решение вопроса антигравитации".
...Сковородка трещала, он топтался и бормотал, собаки, положив головы
на лапы, смотрели на меня своими прекрасными золотыми глазами. Доги,
огромные черные псы. Взгляд их спокойный. У них желтые брови и морды,
ласковые к нам глаза, мощные лапы.
Я почмокал -- они вильнули хвостами. Я подошел к зеркалу и стал искать
в себе признаки Аргуса -- уширенный лоб, бледность кожи и невыносимый блеск
глаз. Но мог отметить только свою чрезвычайную худобу. Кожа лица воспалена,
глаза усталы. И Тим выглядит плохо, и собаки кожа да кости. Вот три их
опустевшие лежанки.
Досталось нам всем, крепко досталось.
Я кривляюсь у зеркала, пытаясь вернуть прежний блеск глаз, и не могу.
Но вижу-за неделю я постарел. У глаз легли морщины. Они узкие, как волос,
эти морщинки всезнания. Губы... Здесь еще жесткая и горькая складка Судьи. А